Это было в далеком 1991 году. Я работала в головном отделе по проектированию системы, которая сейчас называется Глонасс. Но тогда название ее было засекреченным и вообще, совсем не такое. Заканчивались летно-конструкторские испытания, и к сдаче системы в эксплуатацию надо было подготовить фотоальбом. В частности, съездить на космодром и сфотографировать предпусковые испытания и подготовку спутников к старту.

Я очень гордилась тем, что это дело поручили мне. Больше всего потому, что это была редкая возможность побывать на Байконуре сотруднику нашего отдела, который больше в командировки в Подлипки да в Голицыно ездил. Примерно месяц мы составляли и согласовывали программу фотографирования, потом погрузили фотооборудование, дождались борта на Байконур и приехали в аэропорт. Там уже собралась команда со всего предприятия, которая отправлялась на полигон готовить к пуску полдюжины наших, красноярских, спутников.

Летели 6 часов в грузовом или даже в десантном самолете. По центру фюзеляжа лежал груз, а мы сидели на скамейках вдоль бортов. Освещение было тусклое, и только один молодой человек читал весь полет. Его мечтательное лицо, улыбка, которая то и дело трогала губы и щурила глаза, заинтриговали: что же может читать мужчина, что производит на него такое впечатление? Все-таки удалось разглядеть обложку. Он читал «Джейн Эйр».

Мы с фотографом Анной Николаевной были из очень редкой категории командированных. Ведь Байконур — это множество стартовых площадок, а корреспондентов и фотографов пускают обычно только на те старты, откуда уходят в полет пилотируемые корабли. Другие, военные старты, — засекреченные военные объекты. Поэтому когда на военную площадку приехали мы с пленками, фотоаппаратами, вспышками, штативами, софитами, и при этом со всеми возможными разрешениями на фотосъемку, — никто из режимников не знал, как обеспечить секретность всего этого процесса. В результате все получилось очень хорошо. С нами постоянно ходил не только офицер из секретного подразделения, но и солдат, который все оборудование носил. Не из джентльменских побуждений, а просто потому, что так он охранял информацию от возможного похищения. Нам это очень нравилось.

Наши «Глонассы» уже были доставлены и проходили предполетную подготовку. Конечно, поначалу никто на нас не обращал внимания и не заботился о том, что нам надо снимать ракурс, а им надо спутник на раму ставить. Поэтому военные просто подавляли нас своими военными порядками и дисциплиной. На исходе второго дня я поняла, что при таком подходе мы не выполним программу и сорвем выпуск фотоотчета. Пришлось срочным порядком идти на прием к местному полковнику, а потом еще и связываться по телефону с засекреченной линией связи со своим начальством. В результате такого активного давления военные обратили на нас внимание. Им даже самим понравилось участвовать в съемках. Накануне вечером военные рассказывали нам, что у них по плану на завтра, а мы рассказывали, какие этапы запланировано снять. Они советовали, откуда лучше фоторафировать, затаскивали фотоаппарат на штативе на какие-то соседние стапеля, держали софиты, убирали малейшие некрасивости в кадре. И только когда Анна Николаевна говорила, что «все, снято!», продолжали работать с нашими «фотомоделями».
Однажды мы пришли фотографировать измерительный комплекс. И все там было в пыли. Чтобы вытереть пыль, солдат принес полведра воды. А чего так мало — удивилась я, оценивая, что на такое количество пыли этого объема воды не хватит. Потом оказалось, что это вовсе не вода, а спирт. Он на Байконуре, особенно в нашем МИКе (монтажно-испытательном комплексе), был гораздо доступнее воды.

Вода была вообще на вес золота. В общежитии надо было успеть умыться до 8 часов утра, набрать воды для приготовления еды, потому что потом ее отключали до вечера. Это был 1991 год. В магазинах были только болгарские соки и сушеные бананы. В качестве мяса нам очень редко удавалось купить хвосты. Из них мы варили очень вкусные супы и каши. Вообще, жили мы весело. Сделали самодельную игру «Монополия» и целыми вечерами постигали основы предпринимательства. Симпатичный молодой человек, читавший в самолете «Джейн Эйр», оказался самой отъявленной «акулой капитализма». И мы подвергали его публичному порицанию. В подвале общежития резались в настольный теннис и бильярд, а иногда в клуб привозили кино.

Сильнейшее впечатление произвели взорванные шахты стратегических баллистических ракет. Их уничтожили в рамках программы сокращения ядерных наступательных вооружений. Вот стоишь на краю этого огромного тоннеля с развороченными стенами, из которых как оборванные сосуды торчат провода, и ощущаешь трепет перед мощью человеческого разума и мощностью разрушительной силы, которая спала здесь до поры.

Как ни старались мы соблюдать все правила секретности, творческие порывы все-таки подвели нас один раз. Это случилось при монтаже головного обтекателя на укрепленные уже на ракете-носителе наши «Глонассы». Три спутника, уложенные, как в сотах, укутанные в свернутые панели солнечных батарей, закрывались, как в кокон, из которого они выйдут только в космосе на высоте 20 тыс. км. Ну как же было не сфотографировать их в самом что ни на есть выигрышном, высокохудожественном виде. С нами были уже совсем другие люди, но мы привыкли, что военные нас слушались с первого слова.

Прихватив первого попавшегося старлея, мы рассказали ему, что нам нужна точка съемки выше ракеты-носителя и как раз с той стороны, откуда будет накатываться на полезную нагрузку (спутники) головной обтекатель. Он глянул вокруг и показал на галерею прямо под потолком МИКа. Анна Николаевна наотрез отказалась туда карабкаться, а времени оставалось очень мало. Мы со старлеем схватили штатив с фотоаппаратом и побежали на галерею с хлипкими железными поручнями. Когда мы оказались там, мимо проезжал козловой кран, который как раз ехал цеплять головной обтекатель. Мы махнули ему рукой, и он взял нас к себе в кабину. Вот это были снимки! Потом, когда их рассекретили, я использовала их для статей в различных профильных журналах, и даже зарубежных.

Но кто-то всегда неравнодушен к чужому успеху и творчеству. Вызвали начальство, прибежал суровый майор и велел моему старлею спускаться на землю. Да мы и сами уже спускались, довольные полученными кадрами. На земле у нас попытались изъять фотоаппарат, но не удалось, потому что он был опечатан и все материалы учтены в специальном отделе. А я, как охранную грамоту, носила практически на груди программу фотографирования с подписями нескольких генералов и разноцветными печатями всех возможных министерств. Меня и оборудование отпустили. Но крановщика и старлея наказали. Какие-то наряды вне очереди и выговоры… Но они потом сказали нам, что не в обиде.

При старте «Протона» с «Глонассами» мы были на командном пункте. И все эти «Пять секунд. Полет нормальный», «Отделение первой ступени», «60 секунд. Полет нормальный», звучащие в морозной казахстанской степи, запомнились навсегда. Те три спутника давно отработали свой САС (срок активного существования) и теперь высокотехнологичным металлом продолжают наворачивать круги по своим орбитам. А их более современные братья создают навигационное поле, которое ловится любым приемником Глонасс и ориентирует жителей планеты Земля во времени и пространстве.

Ольга Рыженкова,
фото с сайта www.caspenergy.com