Александровцам хорошо известно, что их родной город снискал себе печальную славу столицы 101 километра. Некоторые из живущих еще помнят тех, кто вынужденно жил на съемных квартирах. А у Галины Захаровны Куртасовой еще хранятся рукописные воспоминания одной такой подневольной жительницы города Александров Ксении Митрофановны Аксёновой. Здесь представлен отрывок из этой рукописи.
В это время город был набит людьми, как хороший спелый арбуз семечками. Люди были пришлые, никому не нужные. В первую очередь, самому городу, а также и местным жителям: ходили по городу, искали жилье, стучали в окна, просились на квартиру. Они были «высланные», по местному выражению, т.е. отсидевшие свои сроки и лишенные своих законных прав или совсем потерявшие квартиры. Разношерстная публика из политэмигрантов, частью из уголовников и членов семей изменников родины. Осужденных «тройкой», т.е. заочно в немыслимых фантастических политических преступлениях. Вся эта масса людей, соблазненная близостью Москвы, ютилась в старых домиках в три окна, и большей частью не жила, а уезжала в Москву, как только их прописывали.
Тетя Поля владела полутораэтажным домиком в Садовом переулке, в самом центре города. Низ дома был деревянный, довольно обширный полуподвальный этаж и верх дома из 2 комнат, кухни и огромной печки. В кухни всегда кипел старый ведерный медный самовар. И сама тетя Поля была похожа на свой самовар — толстая, круглолицая с круглыми золотыми цыганскими сережками, короткими руками, переваливающаяся на больных ногах. Она была очень умной и доброй женщиной. Тетя Поля не любила «советскую власть». Правда, она не торопилась это высказывать вслух, но в своих поступках одобряла эту самую массу страдающих людей и всегда шла им навстречу. Таким образом, дом тети Поли был и сверху, и снизу наполнен поляками, венграми, итальянцами, немцами с дополнением своих грешных русских. Раньше тетя Поля имела небольшой постоялый двор: приедут на рынок из деревни, станут у нее во дворе две-три телеги. И лошади на месте, и с телеги ничего не украдут. Людям хорошо, и ей не плохо.
Зять ее, работавший фининспектором города, тоже относился к современным делам весьма критично. Во всяком случае, аккуратно каждый год на 1 Мая, взяв лопату или пилу, демонстративно пересекал главную улицу, где проходила первомайская демонстрация. Люди с красными транспарантами удивлялись, но не вмешивались — считали, что работать в свободные дни тоже надо.
Тина Паради, член ЦК итальянской компартии, после пятилетнего срока, который она отсидела в ГУЛАГе на центральном участке, который именовался «Долинка», поселилась у тети Поли. В «Долинке» экспансивная итальянка работала на скотобазе. Бык ударил ее рогом в голову, около глаза образовалась опухоль. После осмотра врач изрек: «Canzele». «Боже, у меня рак!» — воскликнула Тина. «Откуда Вы взяли?» — удивился врач. «Доктор, Вы забыли, я итальянка. Перевела сразу на русский». Врач был мировой величиной и спас женщину. Врачей с громким именем в «Долинке» было сколь угодно.
И вот член ЦК итальянской компартии, отсидевши по туманной статье «подозрение в шпионаже», очутилась в Садовом переулке, в многонациональной компании. На этот раз ей пришлось стегать одеяла.
Одеяла стегались до тех пор, пока власти не решили еше раз перетряхнуть своих подопечных. Началась отправка на Север, в Заполярье, на Новую Землю. Когда второй раз пришли за Тиной, ее пригласили «по делу, на полчаса» и увезли электричкой в Москву в Бутырку. «Ого, да здесь целый Интернационал,» — удивился оперуполномоченный, забирая итальянку.
Тетя Поля, сходив куда следует, убедилась, что Тина не вернется. Связав в узел теплые вещи (валенки и телогрейку), приложив от себя пачку сахара с хлебом, отважная хозяйка, дотащившись до электрички, отправилась в Москву. Где была тетя Поля, теперь никому не известно. Но Тину она нашла в Бутырках. Как известно сведующим людям, в Бутырках тоже есть приемные дни… Но тетя Поля двигалась напрямик к своей цели. Передачу у нее не взяли. «Вы не родственница,» — было обоснование. И тогда тетя Поля подняла страшный шум: «Я не воровка! Вы не имеете права из меня воровку делать! Дайте мне начальника! Забрали женщину, заберите ее вещи! Не уйду отседова, пока начальник не придет!». И несмотря на долгие пререкания, тетя Поля осталась победительницей — вещи у нее взяли.
Тина была осуждена опять на срок и была отправлена в Игарку. Там она работала в местной бане кассиром. Ходила на работу зимой по веревочке — бураны были зимой лютые. Примерно года через два Тину вернули в Москву и сделали редактором итальянского журнала, выходившего в Москве.
Но ежегодно в день рождения тети Поли Тина с двумя тортами исчезала на два дня из столицы. Так происходило несколько лет подряд, пока она не получила выезд на родину. На родине тоже не ждало ничего приятного. Дочь, которая ребенком была оставлена в Италии, выросла, и красивая девочка вышла замуж. Причем за человека состоятельного, который немедленно осудил знаменитую тещу за ее деятельность в Италии в пользу свержения власти и защиты социалистических структур.
Тете Поле письма приходили регулярно, но затем перестали приходить. Тетя Поля забеспокоилась: «Ну да я знаю, она перестала у него брать деньги, у нее нет даже на марки».
Так неизвестным, но неизбежным закончилась эта эпопея под названием Италия — Россия -Москва — Игарка — Москва. Трогательная дружба во имя справедливости, жизни и милосердия между совершенно, казалось бы, разными женщинами, русской и итальянкой. Выученицей Коминтерна и содержательницей постоялого двора. Честь и слава человеколюбию и живой искре в человеческом сердце!
Текст к публикации подготовил Эдуард Егоров,
фото из архива Г. З. Куртасовой.
К. М. Аксенова:
Все злоключения Тины Паради я слышала от нее самой, а также от тети Поли. Я знала тетю Полю очень хорошо, т.к. одно время жила в этом доме в подвале. Она была очень доброжелательна ко всем. Мне в это время было 25-27 лет, я уже вышла из лагеря. Работала с клеймом «член семьи изменника родины». Внизу мы жили вчетвером: старик-татарин, старая больная женщина, я, здоровая молодая, и югославка средних лет, поражающая всех силой. Ходили в лес, привозили дрова. Старая женина нам готовила. Объединившись, мы остались живы. Меняли свои вещи на продукты и ходили с санками по ближним деревням, которых было много. Весной копали гнилую картошку, брошенную в поле нерадивыми колхозниками, пекли из нее черные лепешки, которые назывались «тошнотиками», и как-то жили.
27 января 1994 г.
Игорь Серебряный
«101-й километр»
На 101-м километре пограничный столб — сосна.
На 101-м километре — запах трав и тишина.
Не отмечена граница, ни запоров, ни постов.
Тут — глубинка, там — столица.
Тут — тюрьма, а там — престол.
Здесь незримая таможня
Для поэтов и бродяг.
Те, кто слишком много корчил,
Клеветал на алый стяг,
Кто, болтая о свободе,
Забывал, чей хлеб жует —
Для народа, при народе
Совершал сюда исход.
Сосны, сосны, мак заката.
Тем, что ты в России жил,
Что б ни делал ты когда-то —
Ты 101-й заслужил.
Если так — гордись пропиской
В Струнине и в Петушках.
Приобщись к судьбе российской,
Станет пусть родной и близкой
Боль в закованных руках.
Я не знаю, что судьба мне
Написала на роду.
Я за бел-горючим камнем
По Владимирке иду.